Мы все умрем от солнца
Некоторые заметки о 58-ой Венецианской Биеннале
***
Можно с уверенностью заявить, что два главных портрета Венеции в современной русскоязычной культуре созданы Иосифом Бродским и Эдуардом Лимоновым — двумя очень разными, а зачастую и враждебными друг другу гениями. Именно на стыке их образов и рождается настоящая Венеция, сочетающая в себе воплощенную метафизическую идею и предельно реальный старый пиратский город. Именно поэтому здесь уместно как слушать тихий шелест воды и рассматривать фрески в старых церквях, так и красться полуинкогнито на закрытые тайные встречи, оглядываясь по сторонам.
В мае в Венеции открылась уже 58-я по счету биеннале, пропустить которую я никак не мог. До островов Венеции добираться сложно — вокзал, поезд, аэропорт, самолет, автобус, опять вокзал, опять поезд. С собой у меня был не до конца ясный набор пригласительных билетов, большая доля уверенности в себе и готовность стать тем самым заговорщиком, пробравшимся в святая святых еще даже официально не открывшейся Биеннале. Её темой стала фраза “May You Live in Interesting Times” - высказывание, придуманное неким британским политиком в двадцатых годах прошлого века и упорно принимаемое многими за аутентичное древнекитайское проклятие. Такая двусмысленность происхождения заглавной темы Биеннале явилась программным смыслообразующим заявлением, своеобразным указанием на эпоху пост-правды, о которой так активно говорят в последние годы. Но все же, если отложить в сторону генеалогию заявленной темы, — что из себя глобально представляет дух нынешней Биеннале? Это мне и предстояло узнать, и, заглушая нервы, я всю дорогу думал, окажется ли мнимое проклятие вещим.
Ответ предстал трудноуловимым и для критика, и для зрителя — осмелюсь представить, что таким он был и для самих художников. На этот раз на площадках Биеннале произошло весьма органичное деление всей огромной массы проектов на некие личные мифологии, метафоры и проблемы.
Отчасти это сбивает с толку, а отчасти открывает головокружительные перспективы: вместо попытки внести по кирпичику в общее здание искусства художники разделились на группы, занятые сосуществованием и поиском баланса между локальным и глобальным высказыванием — мир ведь действительно стал максимально тревожным. Если во времена Гамлета the world was out of joint, то теперь он явно out of nerve, и спасение от болящих нервов парадоксальным образом находится авторами и кураторами именно в аккуратном и умном разборе столь травмирующих нас ситуаций. Пожелание жить в “интересные времена” (или “в эпоху перемен”, придерживаясь устоявшейся русской версии этой поговорки) точно фиксирует нашу современность во всей её славе и во всем её запутанном образе. Когда политику стали вершить доселе потаенные массы — то самое “молчаливое большинство”, а лидерами мнений начали становиться люди все более обыкновенные и даже случайные, художественной элите действительно осталось только принять эти “интересные времена” как свершившийся факт. Венеция в этом случае — идеальное воплощение гессевской Касталии, страны интеллектуалов и людей искусства, закрытой от мира, но неразрывно от него зависящей. Единственная разница в том, что новая Касталия закрыта от остального мира водой и высокими ценами, а не стенами гор.
Художники стоят на Набережной Неисцелимых и гадают по отражениям в водной глади Адриатики, кто же и когда случайно воплотил то самое древнее китайское проклятие, обрекшее всех них на такую современность.
На память моментально приходят чеканные строки из Томаса Элиота: “ваша смерть от воды” — вот только после осмотра экспозиции нынешней Биеннале стоит сделать поправку и предположить, что в нашем случае источником неминуемой кары, скорее всего, будет Солнце
***
Ни для кого не секрет, что именно Венецианская Биеннале считается самым главным из подобных мероприятий в мире искусства, а благодаря делению выставочных павильонов на страны всё это приобретает вид наших художественных Олимпийских игр, хотя и характер страстей здесь намного более подспудный.
Кстати, именно в рамках Венецианской биеннале была представлена концепция следующей Рижской биеннале современного искусства (RIBOCA), которая пройдет в нашем городе в следующем году и будет второй по счету. Забегая вперед, нужно с легкой гордостью отметить, что вообще вся нынешняя Венецианская Биеннале оказалась очень балтийской- от вышеназванной презентации RIBOCA, выполненной на высшем уровне и привлекшей множество иностранных гостей, до крайне сильных национальных павильонов Латвии, Литвы и Эстонии и организованной тремя странами вечеринки по случаю открытия Биеннале - судя по отзывам, ставшей лучшей в череде множества проходивших тогда afterparties.
Однако, к счастью или разочарованию, все эти громкие вечеринки уже прошли и отзвенели бокалами шампанского, позволяя всем нам выдохнуть и обратиться к самому искусству. Для Биеннале традиционно выпускается множество путеводителей, карт, брошюр, пишется бесчисленное количество подборок лучших выставок, публикуются топы того искусства, что никак нельзя пропустить, составляются подборки от ведущих экспертов из мира искусства — разумеется, все это нам абсолютно не нужно. Кто хочет действительно насладиться выставками - пусть идет свободно без цели и четкого плана, пусть исследует случайные улицы и площади города, подчинится своей интуиции и наблюдательности — и тогда он будет вознагражден.Потому что вся идея, весь смысл Венеции в период Биеннале — дать человеку шанс погрузиться в лабиринт, полный неожиданных и чудесных находок, сделать главным проводником свой глаз и постепенно проявляющееся чутье: здесь мы будем вторить Бродскому, но в конце концов он и прав - где еще, кроме как в подчиненному отражениям городе, дать волю зрению? Именно глаз, выделяющий из общей визуальной массы художественные афиши и указатели, даст знать о самых главных параллельных выставках сезона: Базелитц в Галерее Академии, Люк Тейманс в Палаццо Грасси, Жан Дюбуффе в Палаццо Кавалли-Франкетти — а путь к основной программе Биеннале можно найти и с закрытыми глазами, ориентируясь только на все нарастающий шум тысяч ног, спешащих в Арсенал или венецианские Сады.
Сам контраст между Садами и Арсеналом является темой для отдельного исследования, ровно как и влияние такой среды на эффект, производимый от выставляемого в них искусства. С одной стороны- суровая геометрически выверенная крепость Арсенала, где национальные павильоны соседствуют с действующей базой итальянской армии. Это место очень близко по духу метафизической живописи Джорджио де Кирико: глубокие полуденные тени, высокие стены и башни из старого кирпича, классические итальянские арки, беспощадные прямые перспективы дорог внутри комплекса.
Сады же, напротив, наводят на мысль об естественности всего происходящего здесь, возвращая посетителей в древнюю память людей, блуждающих по ландшафту лесов и джунглей и находящих в них обветшалые храмы, природные и рукотворные. Пространство огромных венецианских Садов умиротворяет находящееся в нем искусство. Используя термин немецкого философа Дитмара Кампера, можно сказать, что происходит седация пространства — агрессивная природа искусства становится скрытой, но только до того момента, когда зритель не столкнется с ним лицом к лицу: в тот же миг оно предстанет во всем своем страшном и странном величии.
Павильон нашей страны традиционно расположен в Арсенале — это небольшие, но неизменно продуманные пространства, привлекающие к вниманию и затягивающие в удивительный мир своих композиций.
Латвия принимает участие в Биеннале, начиная с 1999 года. Вот уже второй раз подряд в её павильоне видна удивительная фиксация на образе будущего, воспринятого через призму инопланетного, космического бытия. В 2017 это был Микелис Фишерс с проектом, посвященном теории заговора и пришельцам-рептилиям, теперь же это Дайга Грантиня с инсталляциями, представляющими собой, возможно, последствия посещения Земли теми самыми существами — искусственные флороподобные формы, которых никто никогда не создавал. Сама Грантиня, родившаяся в Риге в 1985 году - весьма известная фигура на европейской художественной сцене. Сейчас она живет и работает в Париже, где прошлым летом у нее была выставка в престижном Palais de Tokyo. Она скульптор и создает удивительные инсталляции, в которых будто бы действительно расцветает иная жизнь: её проект Saules Suns представляет собой собрание очень поэтичных и нежных образов.
Что особенно важно в контексте подобных сверхпопулярных выставок, так это практически образцовая работа с пространством у Грантини и кураторов павильона Валентинаса Климашаускаса и Инги Лаце: это одна из самых свободных, открытых и приятных для посещения экспозиций во всем Арсенале. “Saules Suns” подкупает именно этой приветливостью и невесомостью, так ярко контрастирующей с окружающей средой военной верфи. Художница представляет нам “зону трансформации”, децентрализованное и пребывающее в невесомости творение, так необходимое среди твердых стен, запретных зон и боевых орудий. Осматривать экспозиции Арсенала — дело долгое и изматывающее, так что именно в латвийский павильон стоит приходить как в место восстановления сил, отдыха нервов и тихого созерцания: наблюдайте за странным пейзажем, пытайтесь проследить способы, которыми художница направляет свет и сочетает материалы в своих инсталляциях. В конечном счете, вы будете вознаграждены и получите здесь свою уникальную историю, неизменно душеполезную и солнечную.
Вынесенное в заглавие выставки Солнце само по себе — очень многогранная метафора, в кураторском предисловии к выставке Климашаускас приводит в пример Гойю, Чюрлениса, Курбе, Мунка, Моне… Но именно в контексте искусства современного, тревожного и предостерегающего, ожидаешь увидеть нечто сродни искусственному солнцу, которое освещало, например, павильон нашей соседки Литвы. Однако на этот раз латвийское искусство взяло на себя терапевтическую роль, вступая в диалог с уже упомянутым павильоном 17-го года - конспирологическим и максимально темным. Благодаря свободному пространству и проволочной структуре большей части объектов посещение павильона превращается в изысканную и отчасти детскую игру с прогулкой по сказочному лесу. Единственна проблема здесь в том, что зритель в пространстве Грантини оказывается совершенно чужеродным: в этом нет агрессии или угрозы, только чувство, что её проект — послесловие для человеческого мира, и смотреть его должны уже совсем иные формы жизни. Возможно, как раз те самые saules suņi. Помимо латвийского павильона, на Биеннале есть целая группа проектов, каждая из которых по-своему разрабатывает тему структур, в равной степени легких, рукотворных и биологически-естественных: это павильоны Саудовской Аравии, Люксембурга, Ганы и Мадагаскара, а также работы художницы Жанны Кадыровой.
Золотого льва получил павильон уже упомянутой Литвы с проектом "Солнце и море (Марина)”, что, будем надеяться, должно повысить интерес к биеннале как у балтийской публики в целом, так и у людей, ответственных за финансирование местных культурных институций. Балтийские художники могут не только говорить со всем миром на равных, но и становиться первыми среди них. В конце концов, даже Россия со всей великой культурой ни разу не получала этой награды. Искусственное солнце в контексте литовского павильона было упомянуто неслучайно - их проект представляет собой оперу на искусственном пляже под тем самым электрическим солнцем. Отдыхающие на нем люди поют об усталости, потреблении, изученности и в конечном итоге — глобальном изменении климата. Уже второй год подряд награду получает проект с сильным перформативным характером, однако в этом нет ничего удивительного - именно такой подход лучше всего выражает дух Биеннале, который в своей сути призывает каждого художника и куратора к оформленному глобальному высказыванию, а не простой демонстрации визуальных искусств. И именно литовский тотальный театр-перфоманс представляет собой идеальный gesamtkunstwerk 21-го века: никакого вагнеровского пафоса, лишь тихая и страшная в своей искусственной безмятежности демонстрация людей в их самом беззащитном виде, невольно и неумолимо сводящих мир к своему концу.
После такого частого упоминания солнца и его света обращаешь внимание на обширный интерес этой Биеннале и к другим эфемерным, максимально прозрачным явлениям. В абсолют этот принцип возведен в проекте украинского павильона, главным произведением которого должна была стать тень гигантского самолета над венецианскими Садами — что вылилось скорее в невозможность подобного полета, невозможность диалога и в конечном счете в архив и проговариваемый текст пяти перформеров, не различимый ни для них самих, ни для зрителей.
Сюда же можно отнести павильоны Болгарии и Португалии в Палаццо Джустиниан-Лолин: первая представляет собой диалог двух художников, составленный из образцов ремесленного и индустриального производства - стеклянные объекты, граненые стаканы и строительные панели, подчиненные бирюзовому свету и прозрачности. Португальский проект слегка напоминает латвийский, тоже строя свою композицию из очень тонких и на первый взгляд хрупких структур, пропускающих воздух и раскрывающих пространство исторического палаццо. Однако у португальцев это искусство не космическое, а историческое, с сильным акцентом на наследие Венеции и ее мастеров.
Недалеко от павильонов Болгарии и Португалии находится палаццо Грасси, в котором на этот раз расположилась большая выставка Люка Тейманса “La Pelle”. Этот современный бельгийский живописец действительно велик: его картины, как и все рассмотренные выше проекты, работают с феноменом света и прозрачности — но эта прозрачность скорее несет в себе угрозу, хотя и очень манящую.
Дело в том, что картины Тейманса напоминают собой во многом случайные обрывки фотографий: размытые, выцветшие, вырванные из контекста. Они сочетают в себе потаенную жестокость и предельную деликатность во всем, что касается своего внешнего исполнения. Они щадят глаз, который вынужден любоваться максимально прозрачным и неуловимым, пока мозг настойчиво ищет источник опасности. Образы минуют зрение, проникая прямиком в нервную систему. Некто вроде Фрэнсиса Бэкона в оригинале теряет свою силу и распадается на отдельные визуальные элементы, но Тейманс раскрывается именно при живом контакте: здесь важна тональность и свет, которую камера ухватить не в состоянии. Именно в залитых солнцем мраморных палаццо цвет картин Тейманса раскрывается лучше всего - он играет с молочно-серым мрамором пола, со стенами и свежим морским воздухом, заполняющим коридоры. Наверное, главное, что можно вынести от созерцания живописи Люка Тейманса, помимо эстетического удовольствия — понимание, насколько вообще важно сохранять смысл любого высказывания и как страшна и беспощадно-притягательна форма, чей контекст восстановить невозможно.
Проходя все эти выставки и павильоны, я неизменно приходил к мысли, что проклятие нас все же настигло. Эта Биеннале вся подчинена духу Солнца и рождаемых им явлений: тени, рассеянному свету, глобальному потеплению, выцветанию и трансформации устоявшихся образов и сообществ. Мы действительно оказались живы в очень интересные времена, оказались способны ухватить и зафиксировать наставшую эпоху перемен. Не знаю, curse это или blessing, но своими увидеть своими глазами и почувствовать своими нервами эту Биеннале действительно необходимо. Полностью охватить её не удастся и за неделю, но упорство смелых всегда будет вознаграждено. По крайней мере, заглянуть в замочную скважину современности нам точно удастся.
***
Коль скоро Александрия - “выкормыш Птоломеев”, то Венеция в свою очередь - потерявшееся дитя бесчисленных византийских императорских династий. Не стоит забывать, что именно из Александрии венецианцы похитили мощи своего покровителя, святого апостола Марка, а глава католиков Венеции носит такой знакомый нам титул патриарха. На средиземном море есть четыре города, которые всегда, пока жива наша цивилизация, будут притягивать к себе мысли людей - Рим, Александрия, Иерусалим и Венеция.
Если последней действительно предстоит однажды развалиться, сгнить и утонуть, то какой же будет её последняя предсмертная Биеннале?